|

Знаки денег

1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (No Ratings Yet)
Загрузка...

У восточного побережья Новой Гвинеи расположен архипелаг Тробриандских островов, по форме напоминающий круг. На островах в прошлом веке ещё жили аборигены. Американский антрополог Роберт Лоуи исследовал племена тробриандцев и включил собранный материал в свою работу «Примитивное общество», опубликованную в Нью-Йорке в 1947 году. В частности, из этой книги мир узнал об «ожерельях из ракушек», выполняющих функцию денег у «некоторых примитивных племён».

Как случается почти всегда с результатами полевых исследований, материалы Роберта Лоуи не были надлежащим образом поняты и интерпретированы. «Ожерелья из ракушек» стали очередным мусорным образом в примитивной антропологии. Примитивной не потому, что она занимается примитивными обществами, а потому, что сами антропологи обнаруживают гораздо больший примитивизм, нежели объекты их наблюдений. Про ожерелья из ракушек вы можете прочитать в любой мусорной статье об истории денег. Никакого смысла и никаких научных выводов. Просто занятный этнографический факт. Скорее даже курьёз.

Между тем правильное прочтение опыта тробриандцев могло бы стать началом новой фундаментальной гипотезы о происхождении экономики.

Как упоминалось выше, архипелаг имеет форму круга. Значительная часть населения изрядную долю своего времени посвящало тому, что передвигалось с острова на остров по часовой стрелке либо против часовой стрелки, в зависимости от вида своей деятельности. Эту деятельность мы можем условно назвать «торговлей», хотя никто ничем не торговал, ничего ни на что не обменивал, не получал никакой прибыли и никакого равноценного возмещения за оставляемые предметы.

Предметы были двух видов, соответственно и «торговля». Первый вид «торговли» назывался кула. Суть этой деятельности состояла в церемониальном дарении браслетов из раковин и ожерелий из раковин. Тех самых, что антропологи признали «деньгами». Хотя раковины были для тробриандцев деньгами не в большей степени, чем кула – торговлей.

Второй вид «торговли» назывался гимвали. Предметом обмена служили вещи первой необходимости: домашние животные, бананы, ямс, таро и так далее. На самом деле это был не совсем обмен, скорее взаимное дарение. Даритель не рассчитывал получить точный или даже приблизительный эквивалент своего дара гимвали. Дарения по системе гимвали находились в сложной связи с дарениями по системе кула.

Мы видим прообразы символической финансовой экономики и реальной производительной экономики. Для стороннего наблюдателя могло показаться, что аборигены сошли с ума: одни плавают по часовой стрелке с острова на остров и дарят друг другу ракушки, а другие плавают с острова на остров против часовой стрелки и дарят друг другу свиней, бананы и корнеплоды. На деле же это была полностью сбалансированная экономика, существовавшая много веков, а, возможно, и тысячелетий, и не подверженная никаким кризисам, не допускавшая ни нужды, ни чрезмерного расслоения общества по критерию богатства.

В какой-то отдалённый момент своей истории тробриандцы поняли, что реальный обмен должен быть уравновешен символическим обменом, реальная экономика – символической экономикой, свиньи – ракушками. Они должны всё время двигаться навстречу друг другу, один обмен – по часовой стрелке, другой обмен – против часовой стрелки. Параллельными курсами. Никогда не пересекаясь в одной точке. Иными словами, ракушки никогда не должны обмениваться на бананы, а бананы – на ракушки.

В противном случае мог возникнуть неразрешимый с точки зрения здравого смысла вопрос: сколько ракушек «стоит» один банан? В основе вопроса нелепое представление о тождестве банана и ракушек. Но банан не тождественен ракушкам, ни одной, ни двум, ни ста. Банан – это банан, а ракушки – это ракушки. Нельзя обменивать ракушки на бананы, а бананы на ракушки. Вообще ничего ни на что нельзя обменивать. Нельзя оценить каноэ в бананах, а корнеплоды в гарпунах. Однако нельзя и каноэ менять на каноэ, потому что в этом нет смысла. Нарушение логики грозит обернуться несправедливостью. А за несправедливостью следует наказание. Человек обменяет один банан за две ракушки на одном острове, на другом острове получит за свой банан четыре ракушки, вернётся на первый остров и обменяет четыре ракушки на два банана. Так получится, что он обменял один банан на два банана, но второй банан не возник из воздуха; значит, человек кого-то на один банан обманул, кто-то остался совсем без банана. Обманутый будет печален, пожалуется богам, и боги отнимут бананы у всего племени. Как работает гимвали? Гимвали работает так: у меня есть каноэ, я дарю каноэ. А у кого-то есть бананы, и он дарит мне бананы. Причём это совсем не обязательно тот же самый человек, которому я подарил каноэ! Тот, кому я подарил каноэ, может подарить свои корнеплоды совершенно третьему лицу. Собственно, все сделки в гимвали совершаются в пользу третьего лица. Поэтому не возникает проблемы торга и оценки эквивалентности дарений.

И всё же это не коммунизм, а рыночная экономика. Это рынок в чистом и божественном виде. Почему? Потому что есть кула. Коммунизм предполагает только гимвали, вертикальное распределение или горизонтальный обмен вещами. Но тробриандцы кроме гимвали содержат ещё и довольно громоздкую систему символического оборота браслетов и ожерелий. Зачем? Боги, или духи, или мудрецы аборигенов решили, что производительная деятельность должна быть уравновешена своим символическим отражением. Движение ракушек по часовой стрелке задаёт путь, создаёт связь между островами, служит надеждой, обещанием и ожиданием «товарного» обмена. Знаки идут впереди явлений, поэтому занятие кула среди тробриандцев считается более важным и почётным чем гимвали!

Я сбился на настоящее время, мне так удобнее. Но уникальная тробриандская экономика, увы, давно уничтожена нашей, «современной», капиталистической.

Это странно и удивительно, я сам не рассчитывал придти к такому выводу, когда приступил к интерпретации полевого материала Роберта Лоуи, но, получается, что сами по себе «деньги» не приносят вреда. Да, признаюсь, я собирался показать деньги как древнее зло, но добросовестная интерпретация опровергла замысел интерпретатора! Вышло, напротив, что денежная система, как символическая параллельная система, весьма полезна производительной экономике. При одном только условии, которое должно было по завету тробриандцев неукоснительно соблюдаться. Никакого смешения.

Наш богопротивный капитализм возник из нарушения завета, от смешения символов и реальности, от замещения и подмены реальности символами. Когда ракушки начинают менять на бананы, человек, который тем или иным путём накапливает много ракушек, абсурдным образом становится собственником всех бананов! Собственником всех гарпунов и всех каноэ! И вот уже никто не может ничего есть, никто не может никуда плыть, не может ловить рыбу или копать землю, пока эта сука не даст несколько ракушек, чтобы человек мог взять в аренду гарпун, набить рыбу, сдать её за ракушки, чтобы вернуть жирной суке ракушек в два раза больше чем взял, пока его семья продолжает голодать! Такая мерзкая сука и называется капиталист.

Аборигены Тробриандских островов были, конечно, дикарями. И общество у них было самое примитивное. Но узнав, как работает наша продвинутая экономика, они сказали бы, что мы мудаха. Это слово значит идиоты, ослы. И, наверное, не зря созвучно русскому слову мудак. Таков первый урок тробриандской экономики. Но есть и второй. Что же такое ракушки? Какова природа изначальных «денег»? Поняв это, мы узнаем, как, почему и откуда появилась сама идея денежных знаков.

Экономическая история не даёт нам ясного и убедительного ответа на вопрос о происхождении денег. Мусорные статьи в сетевых педиях только копируют друг у друга данные археологии и сведения о «забавных этнографических курьёзах», вроде «ожерелий из ракушек». «Серьёзные» историки и экономисты камлают о том, что, вот, сначала был натуральный обмен. Потом – оппа! Появились деньги. Вроде как сначала деньги тоже были одним из товаров в натуральном обмене, а потом так получилось, что все увидели, что вот именно этот «товар» можно использовать в качестве всеобщего эквивалента товаров, ну и стали использовать, и пошло-поехало.

Не стоит излишне порицать академических экономистов. Они всего лишь такие же учёные, как и все остальные: физики, биологи, антропологи, социологи и прочие. В каждой научной дисциплине обязательно есть момент «оппа!». Причём это «оппа!» всегда произносится в самом интересном месте.

Сначала ничего не было, а потом – оппа! Возникла вселенная. Во вселенной кружилась планета Земля, на которой в лощинки натекли лужицы мутной воды, и в них – оппа! Зародилась жизнь. Жизнь не только возникла, но и приняла миллиарды форм, и выползла на сушу, и стала там бегать, прыгать, ползать, летать. И в этой разнообразной жизни – оппа! Возник человек. А у человека – оппа! Возникло общество. Оппа! Государство. Оппа! Религия. Оппа! Культура. И так далее.

Так что «оппа! И возникли деньги!» — это мелочь. В смысле, ерунда.

Сведения о реликтовой тробриандской финансово-экономической системе дают нам основание предположить, что денежный обмен не был производным от натурального обмена. Никакой эволюции натурального обмена в денежный обмен не было. Никаких скачков эволюции. Оппа! И обезьяна стала человеком. Оппа! И натуральный обмен стал денежным. Это разные категории, и натуральный обмен может превратиться в денежный обмен с таким же успехом, с каким обезьяна в зоопарке может в одно прекрасное утро проснуться человеком.

Да-да-да, чтобы такое произошло, нужно много мутаций-радиаций, мы слышали, знаем. Однако возможно, что мутаций не было. Ничто ни во что не превращалось. Две системы существовали параллельно и независимо: товары и символы, то есть, деньги. Как на нашем архипелаге.

Что же такое эти символы, каково их первоначальное назначение и смысл? Талисманы.

Амулеты, обереги. Символические знаки удачи и благоволения небес. И, ещё более важно – материальные воплощения мистических благословений от высших сил и от других людей.

В собственно товарном обмене прото-деньги участвовать никогда не могли, поскольку не обладали никакой товарной ценностью и не имели никакого прикладного назначения. Это не еда, не материал, не инструмент, не утварь. Часто прото-деньги – это украшения (гривны носили на гриве, шее; монеты в ожерелье, монисте). Но «украшения» той поры – это едва ли просто эстетическая ценность, а скорее культовый, религиозный предмет, которому приписывалось мистическое влияние.

Прото-деньги в представлениях первых участников финансового рынка – это магический объект. В буквальном, а не в метафорическом смысле. Условная монета считалась знаком, приносящим удачу, процветание, здоровье, долголетие и хорошее потомство. Не сама по себе, не по факту своего наличия, а в силу религиозной связи с божеством, предметом культа которого являлась.

Например, солнце и бог солнца. Вне всяких сомнений, золото считалось металлом солнечным, эманацией божественного солнца на земле. Естественно, изделия из золота также считались эманациями солнца. А круглая золотая монета однозначно представляла солнце и солнечное божество. Золото – эманация солнца, поэтому единственным эмитентом золотых денег был бог.

Сравнительная редкость золотого металла подтверждала представления о богоизбранности обладателя золота, богоизбранности в самом прямом смысле. Монета из редкого золотого или серебряного метала, или другие деньги – все эти объекты считались материальными переносчиками милости божества, и, следовательно, знаком и символом материальных благ. Но не эквивалентом благ в торговом смысле!

Человек, давая другому человеку деньги, тем самым одаривал его благословениями, своими и божества, которому поклонялся. Человек понимал, что в этом бушующем мире он всецело зависит от расположения высших сил. Поэтому, обмен реальных благ на магические благословения выглядел вполне разумным и «выгодным».

Один человек мог подарить другому человеку коня, а одаряемый, сняв с шеи круглое золотое солнце, отдавал дарителю, в благодарность, словно бы говоря: дорогой мой собрат! Ты подарил мне коня, это очень щедрый и великодушный дар! Мне нечем тебе отплатить! Даже если бы у меня были горы иных богатств, всё равно я не смог бы отплатить тебе за твою доброту! Потому что доброта бесценна. А я всего лишь маленький человек на огромной земле, человек, которому ничего в действительности не принадлежит, потому что не только наши имущества, но и все мы сами в руках богов. Мне нечего дать тебе, но я подарю тебе эту золотую монету, знак солнца, великого бога. Эта монета – его расположение и милость. Носи это солнце на себе и великий бог даст тебе ещё коней, и жён, и детей и победу над врагами. А если захочешь, ты сможешь отдать этот солнечный оберег другому собрату, которому ты пожелаешь добра.

Вот что значила «сделка», вот какова была «купля-продажа». Но с применением прямого обмена денег на вещи система быстро деградировала в знакомую нам торговлю. Ничего удивительного! Ведь даже такое чисто духовное благо как индульгенция, прощение грехов, в условиях нечистого рынка легко стало «ценной бумагой», предметом торговли и спекуляций. Если посмотреть с другой, прагматической стороны, можно сформулировать ещё чётче и резче: деньги – это суеверие. И даже сегодня, когда первоначальное назначение денег существенно преломлено через государственные, социальные и экономические институты, атавистическое восприятие денежных знаков как агентов и переносчиков мистического могущества преобладает в массовом сознании и оказывает вполне ощутимое воздействие на реальную жизнь.

Но и это ещё не всё. Есть третий, последний урок тробриандской экономики. Урок о причинах кризисов, социального неравенства и напряжения.

Наша экономика движима конкуренцией. Конкуренция возникает там, где есть дефицит. Главным предметом нашей экономики являются деньги. Поэтому, для того, чтобы экономика двигалась, она автоматически создаёт самой себе дефицит денежной массы.

Денег всегда не хватает – это аксиома. Если бы денег хватало, они не были бы деньгами в привычном смысле этого слова. Такова движущая сила, но таково и главное противоречие нашей экономики, которое с неизбежностью порождает кризисы. Деньги есть всеобщий универсальный эквивалент благ и, теоретически, денег должно быть ровно столько, сколько есть благ. Некоторые учёные-экономисты утверждают, что так оно и есть. Но в реальной жизни мы видим обратное: денег всегда не хватает. Никому не хватает. У кого щи пустые, а у кого жемчуг мелкий. Вечный кризис перепроизводства, кочующий из одной отрасли в другую: есть товар, блага, но купить их некому. Хотя, на самом деле, не только товар есть, но и люди есть, которым этот товар нужен! На самом деле, спрос на товар всегда есть.

Однако нужен не просто спрос, а платежеспособный спрос. Перепроизводство сыра – это не значит, что сыра произвели так много, что его некому есть. Это значит, что у тех, кто мог бы и очень хотел бы съесть этот сыр, нет денег, чтобы его купить. А почему у них нет денег? А потому что у них нет работы. А почему у них нет работы? Потому что их сократили из домостроительного комбината. А почему сократили? Потому что дома, которые они построили, никто не смог купить. Хотя есть много людей, которым негде жить, которые очень хотели бы купить дома. Но у них нет денег, потому что нет работы, потому что сыр, который они произвели, никто не может купить, потому что те, кто хотел бы покушать сыра – не имеют ни работы, ни денег. Потому что дома, которые они построили…

Между тем деньги сегодня – это просто бумага или цифры на электронных счетах. Деньги не надо лить из редкого металла или доставлять с Марса. Но если правительство просто напечатает деньги и раздаст домостроителям и сыроварам, то случится инфляция, и денег всё равно будет не хватать.

Денежная экономика похожа на детскую игру со стульями. Помните, когда дети ходят по кругу пока играет музыка. Когда музыка умолкает, надо занимать стулья. Но стульев всегда на один меньше чем детей. Тот ребёнок, который не успевает занять стул, выбывает из игры. Вроде бы теперь детей и стульев поровну. Но нет! Организатор вытаскивает из круга ещё один стул, и оставшихся детей снова на один больше, чем оставшихся стульев.

Кто же вытаскивает стулья из экономики, превращая её в вечную конкурентную игру с заранее условленным недостатком денежной массы?

Макса Вебера часто читают неправильно. Вернее, совсем не читают. Читают краткие изложения его знаменитой работы о протестантских сектах и духе капитализма. В изложениях всё выглядит апологетически. Но в оригинале есть иные ощущения: религиозный пафос и конфликт с современностью.

Вебер пишет, что христиане-методисты налагали на бизнесменов из своей среды строгие и детальные ограничения. Под номером четвёртым в заповедях кодекса строителя христианского социализма (то, что это был не капитализм, мы поймём сразу по прочтении заповеди) значилось: не копить сокровища на земле. И пояснялось: не превращать деловые вложения в «фундированный капитал», то есть, не покупать акции, облигации, прочие ценные бумаги; не становиться капиталистами, рантье; жить не доходами от денег как таковых, а работой. Вдумайтесь. Не фундировать капитал. Что это значит? Значит, не изымать денежную массу из потребительского обращения. Не создавать дефицита денег и, соответственно, дефицита платежеспособного спроса и кризисов «перепроизводства». Излишки денег не должны изыматься предпринимателем в свою пользу, не должны оседать на его фундированных мёртвых счетах, а должны немедленно вернуться к потенциальным едокам сыра и жильцам домов.

Но это означало бы конец капитализма. Ведь Карл Маркс в «Капитале» показал, что суть капиталистического способа производства состоит именно в изъятии и присвоении добавочной стоимости, а, значит, организатор капиталистических танцев под бодрую музыку всегда вытащит «лишний» стул и денег всегда будет мало.

Наши милые тробриандцы решили и эту проблему. Как? Очень просто. Неограниченной эмиссией. Неограниченной не только по объёму денежной массы, но и по количеству эмитентов! Проще говоря, каждый тробриандец мог связать сколько захочет ожерелий и браслетов из ракушек.

Современным экономистам не понять тробриандской системы денежной эмиссии. Некоторые осторожно предполагают: может, это какие-то редкие ракушки? Которые трудно достать? Нет. В том то и дело, что ракушки самые обыкновенные. Каких полным-полно на любой прибрежной отмели. Если бы тробриандцы хотели использовать что-то редкое, они могли бы обмениваться жемчугом, например. Но они решили, что это лишние сложности.

Ракушек хватает всем, каждый может связать сколько угодно ожерелий и подарить соплеменникам по системе кула, утвердив, таким образом, свою репутацию великодушного и щедрого человека. Зная широту его души, люди снабдят эмитента всем необходимым по системе гимвали. Можно быть уверенным, что и эмитент станет теперь трудиться и поделится великими плодами своих трудов с племенем. Потому что деньги системы кула – это как бы моральные векселя человека, его нравственные обязательства, заявка на вклад в общее дело.

Поэтому никто не станет делать ожерелий слишком много, чтобы не прослыть пустобрёхом. Да и смысла в этом нет, когда нет прямых эквивалентов, когда все сделки только в пользу третьих лиц, и всё, чем владеешь, нужно дарить, а тебе принадлежит только одно: репутация.

С точки зрения магической природы денег (в которую можно верить, если вы верите, например, в бога солнца; или считать суеверием, в иных случаях), дефицит денежной массы – это тоже нонсенс, злой умысел и неправедная жадность жрецов. Потому что богатства богов неиссякаемы, их благословения безграничны, их милость бесконечна. Уродливые гномы прячут золотые солнца удачи в сырых подземельях, в банковских хранилищах, скрывают от хороших людей. Но настаёт время, и гневается на гномов украденный бог, приходит на землю кровавой революцией, срывает засовы и рассыпает себя горстями в иссушенные нуждой и горем ладони.

Герман Садулаев

http://whiteindia.ru/archives/3318

Leave a Reply