«Христианская политэкономика» — X заседание Московского Евразийского Клуба

В отеле Арарат Парк Хаятт состоялось X Заседание Московского Евразийского Клуба (МЕК) по теме: «Христианская политэкономика».

Экономика не самодостаточная, но производная

Старший специалист Аналитического Центра Правительства РФ Кирилл Коктыш прочитал фундаментальный доклад «Политэкономия Христианства, демократическая мифология, и иные способы рыночной оценки нематериальных активов».
Коктыш аппелировал к номиналистической теорию Беркли и Стюарта, где деньги понимаются, как производное от политики власти, а также к теории трудовых денег П.Буагильбера, У.Петти и Д.Рикардо. Вывод был практически революционным: «Экономика и «невидимая рука рынка» есть не нечто самодостаточное, а лишь производное от человеческих идей и ценностей. Ценности – не абстракция, а руководство к поведению повседневности, которое базируется на довольно сложном, но при этом точном, подсчете комбинаций разных систем ценностей и, соответственно, конвертации капиталов различного рода друг в друга. Таких систем ценностей довольно много. Есть демократические ценности, есть религии, есть ценности прав человека. Все они определяют ценное и неценное, все являются способом измерения – и тем самым задают императивы рационального поведения. Чем отличается система ценностей традиционных конфессий и демократии?», – задался вопросом экономист-евразиец.

«В конечном итоге – только и исключительно способом оценки нематериального. Религия создает некие основания взаимного доверия, новое пространство – которое, специализируясь на чем-то своем, может извлекать выгоду из транзакций с внешним пространством. Христианство создает надындивидуальные ценности. Демократия базируется на индивидуализме».

Резюме Коктыша было таким: «Низкий уровень доверия в обществе и на мировых рынках не проходит сам собой, необходим интегратор – новая религия, новая мифология – либо переосмысленная старая. Но поверить в старое, раз разочаровавшись, крайне тяжело, поверить в новое на фоне высокого взаимного недоверия – еще тяжелее. Однако, традиционные конфессии, и в первую очередь Христианство, имеют большие шансы на возрождение в качестве системы ценностей просто потому, что они уже есть в качестве потенциальных ценностей в головах людей.

Также в рамках конфессий, как правило, уже несколько разработаны вопросы политэкономии, главное отличие которой от экономики в том, что тут экономика является производной от факта существования человека». Коктыш также уточнил, что: «Речь в данном контексте идет не о восстановлении влияния церкви, что все-таки является проблемой и компетенцией самой церкви, а об использовании экономического инструментария, содержащегося в Христианстве как системе ценностей».

Идеи господина Коктыша показались участникам МЕК привлекательными и заманчивыми. Однако вектор их приложения вызвал серьёзные споры. Какая именно Христианская экономика может восторжествовать в мировой экономике и в грядущей России? Этот вопрос разделил присутствовавших на Клубе экспертов (надо отметить в основном российских патриотов) на две примерно равные группы.

Появление Папы

Профессор МГИМО Сергеев заявил, что видит субъектом европейской и мировой экономики католическую церковь, а римского понтифика чуть ли не 21 игроком в складывающейся мировой G20. Более того, моральный авторитет Папы в сложнейших условиях мирового финансового кризиса способен повлиять на изменение правил мирового рынка, а под сие изменение правил можно и «списать горку» государственных долгов и деривативов: «Необходимо лишь поменять правила, сделать экономическую деятельность гуманной и приемлемой.

Но здесь крайне важна фигура «посредника», выдающего индульгенции на изменение правил игры. Потому что США уже не в состоянии предложить новые правила. Единственная их идея – это предложить Китаю стать главным экономическим партнёром США. Не приходиться надеяться, что в «двадцатке» кто-то собирается изменить финансовую архитектуру. И существует только один глобальный игрок, не представленный в «двадцатке»». Католическая церковь, таким образом, предстаёт глобальным финансовым игроком, а «новые правила игры» на основе «христианской политэкономики», разрабатываемой, оказывается, ведущими экономистами Ватикана могут предстать успешной моделью решения глобального кризиса. По сведению господина Сергеева этот «христианский» вариант «спасения» экономики сегодня деятельно обсуждается в различных влиятельных политических и мировых центрах: в Брюсселе, Лондоне, Нью-Йорке, а также в Пекине.

С точки зрения глобальной смены правил игры «под Папу» по мнению профессора Сергеева явственно ставится вопрос о православно-католическом альянсе, который с точки зрения Сергеева сулит России баснословные экономические и геополитические выгоды. Сергееву представляется крайне важным диалог между Римом и РПЦ в направлении выработки идей гуманистической экономики, способной изменить существующую мировую экономическую архитектуру.

Папа начинает экуменический диалог по выработке новых экономических правил с самыми различными конфессиями и цивилизации, в том числе с исламом. «Папа в отличии от Хлопонина верит в исламские банки», – неожиданно прозвучал голос одного из экспертов в полной тишине. Идеи, высказанные профессором Сергеевым, были настолько «новаторскими» и неожиданными, что вызвали просто таки небывалый всплеск эмоций среди участников Клуба.

Кто заплатит?

Кирилл Коктыш разъяснил сухую теорию Сергеева гротескным экономическим уравнением, точно характеризующем сегодняшнее положение дел на мировых рынках и в «двадцатке»: «G20 обсуждает простой вопрос: вот сыграли люди в преферанс, а дальше вопрос, а как списывать долг? Кто заплатит? А без мордобоя решить вопрос сей никак нельзя.

Как ни крути, но кто-то кого-то будет бить и канделябром и всерьёз. А приходит священник и говорит: «Ребята, вы попали все, но есть другая игра – не преферанс, а шахматы. Но тогда возникает возможность всё перерешать. Либо приходит в чалме мулла и вместо преферанса предлагает сыграть в нарды. Примерно так. Когда меняются правила – меняется контекст, но в рамках существующих контекстов мы не разрулим. Ведь если посчитать существующую финансовую нагрузку в виде долгов и деривативов, то выясняется, что средний житель Земли должен бесплатно работать ближайшие 40 лет».

Куда идти?

Предприниматель Геннадий Каганович согласился с мнением о крайне возросшем на Западе авторитете Рима в годы краха всех видов европейской идентичности: «Лютеранская паства и епископы в Германии и Скандинавии всё более ориентируются на Папу и видят свой гипотетический альянс с Римом спасительным.

Но фактически вы говорите о том, что в годы полного отсутствия доверия между мировыми финансовыми игроками и, соответственно – отсутствия спроса – Рим даст нам спрос? И предстанет единственным источником доверия? Потому что нет доверия и… страшно. Но согласятся ли иные не G20 на такого посредника? И не окажется ли опять же G20 – союзом кошек, притянутых за хвост? Короче, куда нам русским бизнесменам податься?»

Предприниматель словно бы воспроизвёл знаменитый “русский” афоризм Достоевского: “Куда идти, когда идти больше не куда?”

Крах католического проекта

Председатель Евразийского Клуба Павел Зарифуллин заметил, что с точки зрения «простого русского человека» альянс с Папой можно воспринимать только, как гипотетическое вступление России в НАТО – «вступить – чтобы развалить».

Директор Восточного бюро этнополических исследований Кирилл Серебренитский согласился с этим мнением, заявив, что «в глазах нашего народа данная «социальная игра на бирже», пусть даже и ангажированная нашей властью, будет восприниматься однозначно, как архетипическое преступление.
В своё время в начале 90-х я активно участвовал в организации католического экуменического проекта в России, долго жил и работал в монастырях конгрегации кларетинов и тогда же наблюдал полный крах данного проекта, оказавшегося совершенно не рентабельным. Католическое наступление в России натолкнулось на тотальное неприятие даже не РПЦ и федеральной власти, но на сопротивление простого народа и региональных властей. Народ у нас не «РПЦ-православный, он «стихийно православный».

Вот эта «стихия», наши «православные архетипы» подрубили католический проект «на корню». Региональные власти «прессовали» католические миссии, не взирая на запреты федералов, «россияне» саботировали и жёстко не принимали проповедь. Поэтому при сумасшедших финансовых затратах результаты оказались практически нулевыми.

Сегодняшняя инициатива начать «экуменический диалог с Ватиканом во имя будущей гуманистической экономики» напоминает идеи покойного академика Сахарова. Эта идея абстрактна, а РПЦ и Ватикан «конкретны», они имеют собственные цели и задачи, а народ встретит подобные идеи «тихой ненавистью».

Антихристианская экономика

Большие сомнения у меня есть и по успешности миссии Римского Папы, как «экономического судии» для «двадцатки». Это не более чем такая же абстрактная идея, но в красивой яркой упаковке, совершенно не отражающая реалии нашего дня. Христианство превращается на глазах в «спиритуальный досуг», церковь предстаёт, как особый вид отдыха. Церковь, как в России, так и на Западе выбила себе нишу глобальной управляемой оппозиции. И все её потуги на нечто большее – по «гамбургскому счёту» – умозрительны. Глобальная экономика есть и будет глубоко антихристианской.

Седьмой рог

Участникам Московского Евразийского Клуба конечно же любопытно было послушать, что думает по поводу «фило-католического» и иных глобальных проектов «спасения мира» актуальная российская власть. Присутствовавший на заседании Клуба советник Президента России (в компетентности и осведомлённости, которого невозможно было усомниться), прямым текстом заявил, что: «Наш Президент в любом случае связывает будущее мира с формированием на основе G20 «Мирового правительства», способного решать стоящие перед миром глобальные задачи». Вот так вот просто. И без всякого Римского Папы.

В разверзшейся гробовой тишине Председатель Московского Евразийского Клуба задал господину Советнику вопрос: «А Вам известно, что с точки зрения православной онтологии – «Мировое правительство» является зримым воплощением прихода к власти Антихриста?». На что господин Советник «ничтоже сумняше» заметил, что: «Ну и что, Миром должны управлять профессионалы».

Что-то на это заявление надо было отвечать, и господин Председатель ответил притчей: «Какое-то время назад, когда Кирилл ещё был митрополитом и заигрывал со староверами, планировалось собрать авторитетных представителей старообрядческих согласов на «Общестароверский» съезд с патриотической позитивной повесткой дня. Выполняя определённые обязательства, Ваш покорный слуга, обсудил эту идею с одним видным поморским наставником в Поволжье. На московское предложение наставник ответил буквально следующее: «Ну что ж, если надо поедем на этот Съезд… встретимся… соберёмся… обязательно соберёмся… и объявим Путина седьмым рогом Антихриста!»
Такой народ у нас. Богоносец. И другого народа у нас нет.

Господин Советник, русские люди пережили и Священный Союз и Союз трёх императоров и Антанту и Ельцина. Переживут они и вас с вашим мировым правительством».

Русское зеркало «Духа капитализма»

Под притчу напрашивалась и концепция «ориенталистского» видения «Христианской политэкономики». Её и изложил Павел Зарифуллин, заметив, что это: «Попытка достроить концепцию Кирилла Коктыша по-евразийски»:

В мире сегодня победила протестантская этика (классическая по Веберу), она победила и во Франции и в Америке и в России. Все наши бизнесмены, обучающиеся в Гарварде или MBA, ориентируются на протестантскую этику, пронизывающую все аспекты хозяйствования современной экономики. Её принципы сформулировал германский социолог и экономист Макс Вебер в 1905 году в работе «Протестантская этика и дух капитализма» – и ничего нового к его определениям не добавить. Но есть один аспект. Вебер, сформулировав принципы «протестантской этики», неожиданно увидел, своего рода её «зеркальное отражение». И даже по этой причине собирался учить русский язык. Он увидел староверов и узнал про старообрядческий бизнес в России. Ультаконсервативный, суперортодоксальный, но очень сходный по многим аспектам с этикой протестантов.

Причём мотивация бизнеса, как отражение взглядов на жизнь, у староверов и протестантов была различной, но, тем не менее, в результате своей деятельности они приходили к очень схожим результатам. Да, староверов часто сравнивали с протестантами.

Но здесь опять, же важен вопрос мотивации: протестанты отказывались от католических обрядов по причинам своего религиозного поиска, а староверы были вынуждены отказываться от обрядов, икон и иерархии. Священства, мол, нет, потому что священство ушло к Антихристу в раскол. Священники не могут венчать, значит, нет браков. А староверы Спасова согласия – «нетовцы» – говорили, что де «Церковь на Небо ушла». И поэтому даже иконам нельзя молиться. И такое отношение характерно для всех староверов, это заложено в «матрице» старообрядческого мировоззрения, как брачников, так и безбрачников. Потому что часть староверов (белокриницкие и беглопоповцы) получили свою иерархию спустя столетия после Раскола.

Староверы организовали экономическую консорцию, совершенно финансово ультрауспешную, представляющую на нашем российском пространстве оригинальную и самостоятельную модель экономики. Или экономику в экономике. И эти бизнесмены профинансировали Серебряный век русской литературы и Русскую Революцию. Они были спонсорами партий большевиков и эсеров. Имена «русских ротшильдов» Рябушинских, а также Хлудовых, Боткиных, Гучковых, Бугровых, Сироткиных, Рахмановых, Кузнецовых, Морозовых хорошо известны.

«Свой» – «чужой»

«Этика староверов» вполне сравнима с классической протесантской этикой». Она ориентирована на принципиальные библейские принципы. Потому что староверы были грамотны и Библию читали, в отличие от «никониан», где грамотность была в большей степени уделом священства и элиты. У староверов предпочитался общинно-демократический способ ведения хозяйства. Потому что не возможно в христианской общине быть господином над своими – все братья. Главное в бизнесе – честное ведение своего дела, потому что «нечестное» противоречит христианским правилам.
Здесь важна ещё и дуалистическая этика, деление мира на «мы и – не мы», в своём мире живут строго и считают каждую копейку, когда выходят во вне – к басурманам и никонианам могут и «разгуляться» и ведут себя, как им вздумается и как они считают нужным. Что Лесков прекрасно описал в рассказе «Чертогон»: У себя в общине молятся и экономят, потом едут в ресторан к цыганам и бьют зеркала потому что «в обществе так положено».

Интересно, что сейчас зачастую так ведут себя кавказцы, приезжая в Москву. У себя они живут по адату, там у них дом, всё рационально, а вот в Москве можно погулять и хорошо «себя показать».

Диалектика логоцентризма

Но что интересно в нашем староверческо-протестантском случае: протестанты получили гиперэффективность своего бизнеса, потому что они от Центра отказались, а Центром для западной цивилизации всегда был Рим – солнечная Италия, Римская империя, Римский Папа. А протестанты от Центра отказались, предпочтя сетевую модель общества центростремительной. И во многом их эффективность и энергичность была следствием «разрыва» с онтологическим Центром.

А вот русские «были вынуждены» отказаться от Центра – они не хотели от него отказываться! Византия погибла, Орда развалилась, православный царь стал еретиком, а сейчас его попросту нет. И Центра нет! Но не, потому что русские люди от него отказались, а потому что Центр от них ушёл. Наши люди и рады бы увидеть Царя, Византию, Империю, Центр, но узреть их они не могут!
И получается, что мотивация разная у староверов и протестантов, а эффективность одна и та же. И я искренне считаю, что единственно эффективная модель бизнеса в России – старообрядческая, потому что она отражает глубинные архетипы русского бытия. Причём не обязательно современному купцу быть религиозно старовером.

Если он задастся вопросами Центра, логоцентризма – он рано или поздно придёт к данной модели: сетевой, дуалистичной, общинной, демократической, христианской и эффективной.
Потому что любая иная модель бизнеса в России связана с иными принципами хозяйствования: врастание и активное «коллаборирование» с властной вертикалью, коррупция, воровство («не обманешь – не продашь»), отсутствие верности слову и тому же государству (желание от него скрыться путём бегства капиталов) и иные прелести нашего «дикого капитализма», которые к классической протестантской этике не имеют никакого отношения.

Но все духовные сильные люди от бизнеса в России на самом деле заняты поиском Центра, которого нет. Когда-то староверы создавали особые «центры без центра», сети, купеческие институты, «аллюзии на Центр», где «всё было как надо», где была верность слову и чёткое понимание принципа «свой – чужой». Русский человек стремится к созданию такой дуалистической, но одновременно (!) сетевой модели. Где возникает возможность произведения гиперэффективного бизнеса до бесконечности (потому что периферия, где можно брать ресурсы – практически бесконечна) и возможности траты прибыли на нематериальные ресурсы. Староверы преодолели «парадокс Батая».

Экономический максимализм

Французский антрополог и философ Батай в книге «Проклятая часть» описывал, что католическая экономика была построена на «проедании» прибыли и излишков. А протестантская накапливала «прибыль», «лихву», она сняла табу на рост и захватила планету. А у староверов открылась возможность невероятного накапливания капитала, потому что никаких табу и иллюзий перед внешним «никонианским миром» у них не было. И одновременно открывалась возможность максимальной траты (что невозможно представить в случае протестантов). Католики, да и наши «обычные» купцы не заинтересованы в сверхприбыли. Потому что знают, что Церковь и Государство рано или поздно отберёт у них сверхдоходы. И потратит их на ерунду. Это будет уничтожение «проклятой части». А староверы были заинтересованы!

Потому что социальная стратификация их в общине зависела от того, что они получат максимальную прибыль, и прибыль сию максимально на культуру и духовные ценности потратят (потратят – фактически – на поиски потерянного Центра)! Потому что по православному учению благотворительность является обязательным проявлением христианской любви к ближнему.

Воин-купец

Например, для Рябушинского для «социальной стратификации» в его окружении была важна милость Святого Духа и Богородицы, которой он молился в тайной церкви в своём роскошном доме у Никитских ворот. Благодаря этой милости он имел возможность приобретать сумасшедшую «лихву» вовне, в чужом апостасийном мире и цивилизовывать эту лихву в своём, тратя его на церковь и русскую культуру.

Это не обычная роль купца или торговца. Перед нами портрет «наездника судьбы», воина, захватывающего на вражеской территории богатейшую добычу и тащащую её домой, в общину, раздающего её своим чадам и домочадцам, сотоварищам и просто хорошим людям. Бизнес становится христианским подвигом “за други своя”.

Такого рода операторы – по духу воины и рыцари. Гиперприбыль староверы тратили на меценатство. И теорема Батая была посрамлена.

Три типа «христианской политэкономии»

Получается схема: католики и православные-никониане уничтожают «излишки» хозяйственной деятельности – «проклятую часть». Их «христианская политэкономия» – экстенсивна. Протестанты копят «лихву», у них снят запрет на рост, на ростовщичество, они постоянно увеличивают прибыль и сегодня эта «протестантская политэкономия» превратила планетарный рынок в «глобальный пузырь». Фактически они дошли до предела роста.

Староверы преодолели косность и экстенсивность классической «христианской политэкономии» (кстати, с православной точки зрения ничего страшного в ростовщичестве нет. В Византии оно процветало). Но они же и сформулировали своим деланием процесс «максимальной растраты» через благотворительность, меценатство и попросту иррациональные гипертраты (русская пословица «гуляет, как купец»).

Это особая модель «экономического максимализма», её формулирование и усвоение – это крайне перспективная тема для русского купечества.

Андрей Рублёв, как национальная идея

Директор Центрального музея имени Андрея Рублёва Геннадий Попов согласился с подобным видением Русского Экономического и добавил, что сегодня вопрос «куда вкладывать деньги?» мучает не только Московский Евразийский Клуб, но и РПЦ, Правительство, российский бизнес. Этот вопрос косвенно связан и с утомительным двадцатилетним поиском «национальной идеи». Трата ресурсов на меценатство, на культурные ценности способна изменить и вектор развития российской экономики. Ни правительство, ни РПЦ не способны справиться и управлять в «казенном порядке» всей роскошью нашей культуры, недвижимостью сотен тысяч дворцов, памятников архитектуры, церквей и монастырей. Этим активно должен бы заниматься бизнес, у которого появляется непосредственная «национальная идея». И такой идеей станет, в том числе и изография Андрея Рублёва.

Нынешние «новорусские сооружения» – не культурны. Возвращение к архетипам русского предпринимательства, напротив – есть грядущее нашего бизнеса, а также русской культуры..